Диск-приложение к журналу Stereo&Video

«Silentium»: звучащая тишина

Компакт-диск №170
Стилевая амплитуда большинства музыкальных альбомов невелика, а стихотворения поэтов Серебряного века, равно как и романсовые интонации, уже успели выйти из моды. «Silentium» («Тишина») Марка Гройзбурга, безусловно, подтверждает эти правила, так как не имеет с ними ничего общего. Этот альбом — исключение.
   
   Текст: Константин Юстов
   
   Всю создающуюся музыку можно без особого труда разделить на две категории: коммерческая и некоммерческая. Причем к первой относятся не только принесшие прибыль, но также создающиеся с расчетом на таковую диски (ожидания, как известно, не всегда оправдываются). «Silentium» — продукт, далекий от коммерции во всех смыслах, что многое объясняет. И даже обращение к великим текстам перекликается с отсутствием необходимости равняться на потенциальных покупателей, у многих из которых поэзия Мандельштама не вызывает четких, глубоко личных ассоциаций. Кто-то скажет, что пора оставить поэзию прошлого в покое, кто-то — что эта музыка не для всех. Но после строк из «Тишины» любые слова представляются излишними: «Она еще не родилась, / Она и музыка и слово, / И потому всего живого / Ненарушаемая связь»…
   
   Где вы учились?
   М.Г.: Во Львовской консерватории, у замечательного педагога по фортепиано — Александра Лазаревича Эйдельмана, ученика самого Блуменфельда. Его старшим однокашником по Киевской консерватории был Горовиц. В свое время в круг общения Эйдельмана входили Г.Г. Нейгауз, Б.Л. Пастернак и многие другие знаковые фигуры. Александр Лазаревич участвовал в этапных культурных событиях 20—60-х годов XX века, а в 80-е переехал в Нью-Йорк, где преподавал в Джульярдской школе. Влияние его личности, глубокое, трепетное отношение к музыке и пианизму сформировало прочную основу для становления и развития моего профессионального и творческого самосознания.
   
   В студенческие годы, насколько мне известно, помимо классики, вы играли и джаз, и рок?
   М.Г.: Да, хотелось во всем поучаствовать — в различных стихийных составах. В училище у нас был организован камерный оркестр, в котором я исполнял партию чембало. С одокурсником-скрипачом — просто для души — играли моцартовские и бетховенские скрипичные сонаты (в т.ч. «Весеннюю»). Интересно было все! Семинары на историко-теоретическом факультете по эволюции музыкальных форм и т.д. Я даже сочинил струнный квартет, близкий по стилю Пуленку. К сожалению, ноты не сохранились. Собственно, по композиции преподавателя у меня не было, но были острый интерес к данному процессу и потребность отразить в музыке динамику своего мироощущения.
   
   Как пришли к театру?
   М.Г.: Начало связано с Театром на Юго-Западе и его основателем В.Р. Беляковичем, у которого фантастическое чутье на театральную музыку и место музыки в театре. Спектакль «Мольер» с музыкой Ж.-М. Жара просто потряс меня. Там я заведовал музчастью и параллельно концертмейстерствовал в ГИТИСе на кафедре режиссуры, где тогда учились Евдокия Германова, Дмитрий Певцов, Алексей Серебряков и др., то был настоящий «звездный инкубатор»! У Табакова курс сцендвижения вел Виктор Шендерович, Алла Сигалова преподавала танец; и, наконец, работали такие мастера, как Фоменко и Захаров, Эфрос и Гончаров! Все буквально бурлило. Для меня это было театральной лабораторией, возможностью эксперимента: многие сценические находки, пластика персонажей, ритм действия подсказывали органичные и точные музыкальные решения. И сейчас мне важно, чтобы за звучащим материалом угадывался некий осязаемый образ и при прослушивании того или иного эпизода возникал конкретный комплекс ощущений, который я для себя сформулировал.
   
   У вас есть саундтрек к «Острову Крым», но роман ведь экранизирован не был…
   М.Г.: По сути — это саундтрек к книге. Я ее буквально заглотил, после чего у меня сложилось собственное слышание атмосферы будущего фильма. В альбоме «Silentium» есть посвящение В.П. Аксенову — это пьеса «Свои!» (она входит в саундтрек). Когда мы встретились с Василием Павловичем, он снисходительно посмотрел на меня и сказал: «Ну, давайте, поиграйте». И я наиграл ему 12 номеров: тему Общей вины, тему Острова Крым, Нашествия, Предчувствия… Сначала он сидел отрешенно, потом вдруг насторожился, подался в сторону пианино и стал отщелкивать ритм пальцами. Вижу: нравится! Он начал просить: «А тему Татьяны?» Я: «А пожалуйста». Аксенов написал мне хорошие слова на экземпляре «Острова Крым», сказал, что запомнил мою музыку и если найдется финансирование, то... Ну а дальше, увы, его не стало.
   
   Когда вы решили, что альбом будет называться «Silentium»?
   М.Г.: Альбом начал складываться ближе к 2007 году — тогда все стало приобретать некую первичную форму. Было начало безобразной слякотной зимы: серая, беспросветная муть... И вдруг — подморозило, пошел ослепительный снег. В свое время я отложил стихотворение Ахмадулиной «Какое блаженство», а тут сразу сделал песню. Дальше начали работать какие-то взаимосвязи, и альбом стал сам себя достраивать. Стихотворение же «Silentium» своей библейской мудростью и космическим охватом для меня предстало некоей смысловой вершиной альбома. Я должен выразить самую глубокую признательность своим друзьям — семье Кочарян, чья всемерная поддержка и сердечное участие сделали возможным выход в свет данного альбома.
   
   Как происходил отбор стихотворений и не утяжеляет ли песни великая поэзия?
   М.Г.: Смотря что считать мерилом. Если т.н. формат, то... Текст должен говорить о том, что меня по-настоящему цепляет. В эту пластинку вошли многие стихотворения, существовавшие со мной долгое время. Проще всего было с «Мостом Мирабо»: как-то я зашел в книжный, увидел там сборник французской поэзии в различных переводах. Случайно открыл перевод Натальи Стрижевской и понял, что это мое. Помню, как впервые заболел поэзией Георгия Иванова, когда услышал «Снега, снега». Порой с опаской открывал книгу, пытался что-то наигрывать, в ужасе понимал, что все не то и отшвыривал ее. И так несколько лет. Или взять «Silentium». Этот текст — сам по себе уже музыка…
   
   В альбоме слышатся аллюзии на музыку Баха, Шостаковича, Шнитке, Равеля, Рахманинова. Это не случайность?
   М.Г.: Конечно, во вступлении к «Почему, скажи, сестрица» мне хотелось, чтобы угадывался контекст «Страстей по Матфею» Баха. Тем не менее с этим вполне органично уживаются романсовые интонации запева, вносящие ощущение незащищенности бытия. В данном случае имеется жесткая смысловая конструкция, строго обусловленная содержанием: это не только образная сфера, стоящая за текстами, но и разнообразные читаемые параллели, возникающие на стилевых и жанровых стыках, а также интонационно-тематические арки. Другими словами, есть некая история, рассказанная соответствующими средствами.
   
   Вы намеренно не используете электронику?
   М.Г.: Да, хотелось чистого акустического звука. В единичных случаях приходилось использовать электронное звучание. Но акустика преобладает, и это меня радует.
   
   Имела ли место импровизация?
   М.Г.: В известной степени. Так, в «Прообразе» это медитативная гитарная каденция. А еще там Андрей Байрамов играл на боуране, фамилия вдруг заиграла (смеется). В коде последнего трека альбома — импровизация альт-саксофона.
   
   На какую аудиторию рассчитываете? Ведь вложенный в композиции смысл многими не будет прочтен.
   М.Г.: А много ли людей вообще интересуется поэзией, любит ее, слушает что-либо, помимо «формата»? Как сказал режиссер Ханеке о кино — это трамплин, точно спроектированный и крепко построенный. Но прыгать предстоит зрителю. Я уверен, что существует весьма представительный сегмент заинтересованной публики, чьи культурные приоритеты и внутренняя устремленность позволят не только адекватно прочесть указанные смыслы, но и воспринять их на эмоциональном уровне. Так что это не послание в пустоту.
   
   Все ли вас устраивает в трактовках вокалистов?
   М.Г.: Сложный вопрос. Не могу сказать, что я полностью удовлетворен результатом. Тем не менее мне кажется, что значительная часть моих пожеланий была выполнена. Карина Габриэлян — очень гибкий музыкант с пластичным голосом, способная петь в диаметрально противоположных стилях с полной отдачей. Петр Маркин — солист оперы, сильный бас, его пришлось «обратить в веру» другой стилистики, чтобы он смог спеть романс проникновенно, но не в оперном ключе. В его исполнении чувствуются драматические флюиды. Что же касается Вадима Бенуа — он звукорежиссер, вокалист; мне нравится его нетривиальная интонация, нерв, чувство слова.
   
   Контролировали ли вы процесс создания аранжировок?
   М.Г.: Разумеется. Скажу сразу: с Максимом Гуткиным мне повезло. Он компетентен и основателен во всех ипостасях: и в дирижировании, и в аранжировке. Он въедлив, дотошен и беспощаден в борьбе за качество; он лют ко всяческим авторским неточностям. Порой у нас бывало забористо-конфликтно. Я не держался за каждую деталь, но по принципиальным вопросам была «сеча при Керженце». И все же взаимопонимание брало верх. Я благодарен Максиму за вклад в точное и яркое звучание оркестра, за юмор, драйв и изящные стилевые находки, привнесенные им.

Архив анонсов журналов по годам

2013

01 02 03

2012

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2011

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2010

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2009

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2008

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2007

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2006

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2005

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2004

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12

2003

01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12