The Cure: Лекарство без срока годности

Как, однако, стремительно бежит время. Еще совсем недавно музыка The Cure проходила по разряду «молодежной». Между тем, удивит это кого-то или нет, но в следующем году жизнедеятельность коллектива будет исчисляться уже тридцатью (!) годами. Можно ли говорить о сохранении группой актуальности в 2005 году?Судя по реакции на их последний альбом, по чествованию на канале MTV и по объявившейся вдруг армии подражателей — да, несомненно.
   
   Вроде бы только что наблюдались реминисценции на гаражный рок 60-х. Затем пришла и ушла мода на электропанк а-ля Suicide, когда идолы эффектно извлекались из пыльного бабушкиного сундука, в котором они пребывали — если учитывать временную разницу между выходом их второго альбома «Suicide» и последним студийным альбомом «American Supreme» — больше двадцати лет. Нынче бизнесмены из фирм звукозаписи оседлали волну широкого общественного интереса к классическому постпанку, успешно осваиваемого такими популярными коллективами, как The Rapture, Radio 4, !!! и Interpol. Басист последних Карлос Денглер недавно обмолвился в интервью, что The Cure это, дескать, Led Zeppelin нашего поколения, и морально они никогда не устареют.
   Если же говорить не о прямых последователях, а о творческом влиянии, то вся зарождающаяся готическая сцена в свое время была озарена лунным светом раскрашенной физиономии Роберта Смита — фронтмена и визитной карточки The Cure. Кстати, следует напомнить и далее иметь в виду, что мистер Смит при всей слабости, питаемой им к вампирскому макияжу, обожал носить высокие баскетбольные кроссовки, а взгляд его голубых глаз завсегда отдавал эдаким озорством. Загробно же настроенные готы вычленили и зафиксировали для себя смурь и атмосферу отчаяния ранних работ The Cure — альбомов «Faith» (1981) и «Pornography» (1982). Восторженно подняв их на щит, готы принялись разрабатывать свою скорбную ниву. Между тем, сами The Cure впоследствии оказались столь разносторонними и необязательными, что уже не смогли соответствовать некоему дисциплинарному статусу. За что удостаивались и хулы, и хвалы в равной мере.
   Вообще словоохотливые музыканты наподобие Роберта Смита или Тома Уэйтса — находка для журналиста, за ними только успевай записывать. Смит с удовольствием обрушивает на голову благодарного слушателя варево из обрывков детских воспоминаний, вчерашних снов и зыбких ассоциаций:
   «Когда я рос, дом моих родителей был далек от образца хорошего вкуса. Там были обои и ковры с какими-то таинственными орнаментами, плохо сочетавшимися друг с другом. В этих узорах мне вечно мерещились какие-то лица. Когда я ложился спать, у меня в комнате горел тусклый свет. Призраки сходили со стен. Некоторые из них были настроены дружелюбно. Но иногда я видел свет, исходящий из гардероба, и был твердо уверен, что там кто-то прячется. Всякий раз мне не хватало смелости заглянуть туда. И только однажды я увидел там забавного вида человека, одетого в макинтош и шепчущего что-то по-польски».
   Как только не обзывали в прессе феномен The Cure. В 1979 они считались «группой без имиджа». Все последующие годы злопыхатели видели в Смите лишь толстого плаксивого клоуна, торгующего подростковыми фобиями.
   Похоже, что такого рода соображения проистекают из не совсем адекватных представлений об образе музыканта на сцене. Ведь чтобы быть персоной в пантеоне знаменитостей, необязательно носить кожаные штаны и до смертного одра волочиться за супермоделями. Да, Смит всю жизнь живет со своей школьной подругой Мэри, он известен как большой любитель автомобилей «Нива» и совсем небольшой — пауков и авиаперелетов. Но все эти обстоятельства не помешали The Cure стать одной из влиятельнейших команд 80-х и по ходу дела продать тридцать миллионов собственных дисков. И, кроме того, у Смита всегда были отличные шмотки, а не только кожаные джинсы. Ах, вам не нравятся 80-е? Что ж, тогда сходите на Кена Хенсли. Его, кажется, в очередной раз пригласила в Москву инициативная «группа товарищей».
   «Полагаю, что это слишком необдуманно — называть весь спектр чувств и эмоций подростковой тоской, — говорит Смит. — Все это из-за расхожего мнения, что, мол, когда ты переваливаешь за тридцатник, ты по-всякому уже все знаешь. На самом деле процесс «взросления», в результате которого ты разучиваешься задавать вопросы, ужасен. Я не стесняюсь признаваться, что иногда совершенно теряюсь — теряюсь от незнания того, что происходит вокруг. Если это подростковая тоска, то я очень рад, что она у меня есть. Нашу аудиторию карикатурно изображают, как измученных тинэйджеров, сидящих по своим спальням и вопрошающих: «Что я здесь делаю?» Но и Кафка никогда не переставал задаваться этим вопросом. Возможно, что более «по-взрослому» будет волноваться из-за потери работы, но я бы не хотел терять это чувство неизвестности».
   Сейчас уже трудно выяснить, как именно представляли свое будущее музыканты из The Cure на заре своей карьеры. Смит божится, что в 1979 он ни на секунду не предполагал, что группа будет существовать и через десять лет. Ему даже снились сны, как он «завязывает» с музыкой, пакует чемоданы и чувствует при этом огромное облегчение! Но через год, в период записи альбома «Seventeen Seconds», Смит был твердо уверен, что их будут помнить уже за одну только эту запись.

Тринадцатый по счету альбом группы вышел в 2004 году и вызвал у многих неподдельное удивление. Роберт Смит лишний раз подтвердил репутацию шалопая-вундеркинда, который вроде бы на виду у всех бездельничает, но, тем не менее, дело свое знает туго и за три дня сдает задолженности за целый семестр. Два предыдущих релиза, «Wild Mood Swings» (1996) и «Bloodflowers» (2000), были в целом не очень внятными, хотя и содержали в себе несколько замечательных номеров. Не хочется впадать в оптимистичный раж и называть новый альбом лучшим творением The Cure, но определенно он был нужен музыкантам именно в таком виде.
   Продюсером альбома выступил Росс Робинсон — человек, сформировавший каноны пресловутого стиля nu metal, давший путевку в жизнь таким его признанным столпам, как Korn, Limp Bizkit и Slipknot, и открывший второе дыхание у Sepultura. Выбор продюсера — прямо скажем, необычный, но с первых звуков «The Cure» понимаешь, что заряд попал точно в цель.
   Камлания Смита и заколачивающая ритмика первого трека, «Lost», наводят на мысль, что последователями The Cure, по всей видимости, были не только The Rapture и «Агата Кристи», но и сами Korn. Действительно, совпадает все: гимны депрессиям, причитания и даже округлость черт вокалистов. Смит, кстати, не упускает случая невозмутимо подтвердить свою искреннюю симпатию к этому коллективу. Нет, Смит сотоварищи не стал играть рэпкор. Напротив, Робинсон, как старый поклонник The Cure, довольно бережно отнесся к специфическому духу команды.
   «На протяжении долгих лет The Cure были моей любимой группой», — произнес Робинсон после подписания контракта, подразумевающего также выпуск трех альбомов на принадлежащем ему лейбле I AM Recordings/ARTISTdirect Records. — «The Cure открыли для меня особый искренний тип музыки, и с тех пор я был верен этому чувству в каждом своем проекте».
   Репетиции начинались в два часа дня и продолжались до пяти утра по семь раз в неделю. Смит был более чем доволен сотрудничеством, хотя для остальных музыкантов методы работы энергичного американца оказались несколько непривычными. Робинсон отказался от стандартной студийной практики, когда все партии записываются на отдельную дорожку для последующего сведения, и заставил ветеранов записываться «вживую», чего группа не делала аж с 1980 года.
   «Роберт и Росс отлично сработались, — отмечает басист Саймон Гэллап. — Я же нашел работу с ним удручающей. Ему не нравилось, когда мы играли по нотам. Он желал, чтобы исполнение было страстным, и частенько прерывал мою игру, если его что-то не устраивало. Он даже не давал нам выйти из студии, чтобы снять напряжение. Это было очень тяжелое время для некоторых из нас, врагу подобного не пожелаешь».
   Но кто бы и сколько ни ворчал, результат пошел на пользу всем. И нет абсолютно никаких сомнений в том, что перед нами — настоящие стопроцентные The Cure! Такие, какими мы их помним и любим.
   Не секрет, что задолго до выхода популярных в народе альбомов «Disintegration» (1989) и «Wish» (1992) группа причислялась к основным локомотивам постпанкового движения (наряду с Joy Division, Echo & the Bunnymen и The Fall). И теперь энергетика дебютного альбома «Three Imaginary Boys» (1979) в современном воплощении реинкарнировалась в шумные гитарные топи, взлелеянные мастерством любящего Робинсона. Возможно, за прошедшие десятилетия слушатель успел несколько попривыкнуть к сытому мейнстримному звучанию группы, богатому на переливы и уютные прихотливые песенки. Теперь команда звучит гораздо тверже, а сантименты обрели неожиданную внушительность. Робинсон помог коллективу заново обрести свои корни и зазвучать на зависть молодым. А поет-рыдает Роберт Смит по-прежнему столь самозабвенно, честно и чисто (одна десятиминутная «The Promise» чего стоит), что поневоле забываешь о возрасте исполнителя и переносишься в те годы, когда The Cure были «музыкой для молодых».
   А именно — в 1976 год, когда 17-летний Роберт Смит, заручившись поддержкой приятелей по школе — Майкла Демпси (бас), Лола Толхерста (ударные) и Порла Томпсона (гитара), сформировал ансамбль The Easy Cure. На их раннем демо сразу обнаруживалась будущая классика — композиции «10:15 Saturday Night» и «Killing an Arab». Последняя затем не раз подвергалась малоумным обвинениям в расизме, которые предъявляли люди, незнакомые с классическим сюжетом Камю.

Стартовав довольно резво с победы в 1977 году на конкурсе, учрежденном мейджор-лейблом Ariola/Hansa, ребята в дальнейшем как-то совершенно не вписались в навязываемую им модель забавной молодежной поп-группки, в результате чего они потеряли и контракт, и гитариста. Впрочем, трио не сдавалось, продолжало рассылать демо-кассеты и нашло, в конце концов, понимание и поддержку в лице менеджера Криса Перри из компании Polydor. Но, как это часто случается, руководство Polydor контракт отклонило. Тогда Перри основал индивидуальное частное предприятие — Fiction Records, из собственного кармана оплатил и спродюсировал запись и быстро договорился о дистрибуции Fiction через Polydor. Таким вот образом миру были явлены долгоиграющие шедевры — «Three Imaginary Boys» (в американском версии — «Boys Don’t Cry», несколько отличающаяся треклистом) и «Seventeen Seconds» (1980), знаменитая песня из которой, «A Forest», кем и на какие только лады не перепевалась.
   Сухой минималистичный саунд первых работ группы на последующих ее альбомах («Faith» и «Pornography») быстро оброс гнетущими клавишными. Вкупе с истошным вокалом Смита и протяжными флэнжерами все звучало просто леденяще душу (вот здесь-то и придавило в темя будущих готов). И вот что примечательно — все более мрачнеющие альбомы The Cure занимали все более высокие места в британском альбомном чарте: «Seventeen Seconds» — №20, «Faith» — №14, «Pornography» — №9. Кстати, сейчас все ранние работы The Cure к вящей радости фэнов наконец-то ремастированы и переизданы лейблом Rhino вместе с архивными бонус-добавками.
   Напряженная обстановка первых концертных туров и авторитаризм Смита, оказавшимся «железным кулаком в бархатной перчатке», привели к частой ротации музыкантов, вплоть до полного их исчезновения на альбоме 1984 года («The Top»), на котором Смит отыграл партии всех инструментов, кроме ударных.
   Вот весьма типичная история, относящаяся к тому периоду: басист Саймон Гэллап появился в группе в 1980 и ушел в 1982, после чего он опять был возвращен для записи нового альбома «The Head On The Door» (1985). Приводим комментарий Роберта Смита:
   «Мы разошлись, потому что мне показалось, что он слишком сильно изменился — начал притворяться кем-то, кто мне не был близок. К тому же ему больше не нравился я. Он решил, что я стал слишком эгоистичным и плевал на всех, кроме самого себя. Возможно, это правда, но это мое личное дело. Я больше не чувствовал себя с ним комфортно. Он был моим лучшим другом очень долго, пока я не ощутил, что его компания не доставляет мне больше удовольствия. Мы тогда еще подрались, одной драки оказалось более чем достаточно. После 18-месячной разлуки вдруг подумалось: «Это глупо, я не могу больше злиться на него». И вот как-то я зашел в тот паб, где мы все когда-то встречались, чтобы немного выпить, и я точно знал, что он там будет. Когда я вошел, меня охватило странное ощущение, потому что все вдруг стихло, прямо как в вестерне, но я просто подошел к нему и заговорил. Теперь он опять в группе».
   Как у многих их коллег по постпанковому цеху, начиная с 1983 года (кто знает, не из-за смены ли советских кадавров?) звучание The Cure делается гораздо более оптимистичным. Кстати, и Смит начинает больше шутить в своих интервью. Хотя, несомненно, милый многим налет декадентского маньеризма будет преследовать их до гробовой доски.
   Кошелькам фэнов The Cure можно лишь посочувствовать — только в 80-е было выпущено множество синглов, концертов, бутлегов и видео. В конце десятилетия Дэйв Аллен (все-таки с продюсерами команде всегда везло!) и видео Тима Попа помогли им добиться успеха у более консервативной публики, ориентированной на мейнстрим формата U2. С Алленом у группы связан период «золотой середины» — альбомы «The Head on the Door» (1985), «Kiss Me Kiss Me Kiss Me» (1987), «Disintegration» (1989) и «Wish», достигший в 1992 году первых мест в хит-парадах, в том числе, и американском.
   90-е годы были несколько омрачены судебной тяжбой, которую вдруг решил затеять Лоренс Толхерст, уволенный железной рукою Смита еще в 1989 году — за алкоголизм и пассивное творческое участие. Процесс, разумеется, был решен не в пользу Толхерста и принес только убытку в миллион фунтов стерлингов. Ну, скажите, разве можно было тягаться с шалопаем-вундеркиндом, тоже между прочим, весьма неравнодушным к красному вину?
   Теперь 46-летний Роберт Смит жмурится как чеширский кот и, улыбаясь ярко-красным ртом, охотно делится причинами своего отличного настроения. Шутки по поводу его странного грима и прически ему уже давно нипочем.
   «Да это просто логотип фирмы» — отвечает он.
   А свобода творческого процесса и независимость от ожиданий критиков и притязаний поклонников перерастает в фетиш абсолютной свободы:
   «Я счастлив, что ни одного дня не ходил на работу, — признается Смит. — То, что я делаю, это на самом деле не работа как таковая. В этом смысле мне очень повезло. Если я не вожусь с группой, то навещаю друзей и своих племянников, прошел вот курс философии в Оксфорде. Фактически я делаю то, что делали бы другие люди, если бы им не нужно было ходить на службу. И никто не говорит мне, что делать, а что нет».

Роберт Смит о себе
   «Иногда меня ошеломляет чувство тщеты и бессмысленности происходящего вокруг. Когда я сочиняю, я нередко пребываю в описанном состоянии. Но все остальное время я абсолютно нормален. Фэны, бывает, расстраиваются. Им кажется, что я должен быть более трагичным и богемным, чем я есть на самом деле».